Научить Станиславского
«Савву Ивановича пора брать под опеку, он просто умалишенный, — поговаривали в Москве. — Издержал три миллиона на оперу, и все ради любовницы-певички!»
Это было не вполне справедливо. В первую очередь Мамонтов увлекся самой Частной оперой. По его задумке она должна была стать лучшим театром России. Савва требовал, чтобы каждая сценическая деталь, мизансцена, элемент костюма работали на достоверность эпохи. Декорации писали Коровин, Врубель, Левитан. Их консультировали искусствоведы и историки. И это в 1885 году, за 13 лет до основания МХТ! Кстати, Станиславский считал Мамонтова своим учителем…
Татьяны Любатович в образе Кармен
Что же касается примы театра — меццо-сопрано Татьяны Любатович, она и в правду была «слабостью» Мамонтова. Набирая труппу, он приехал к ней, недавней выпускнице консерватории, — плотный, самоуверенный, с тяжелым взглядом. По-хозяйски вошел в квартиру и сказал: «Ну-ка спойте». Девушка спела — голос был неплохой, но не более того, но Савва уже знал, что даст ей ангажемент. Этим лукавым, дерзким глазам он просто не мог противиться. Татьяна была легка и прелестна, и к тому же младше Саввы на семнадцать лет…
Дебют Частной оперы состоялся в Камергерском переулке, в доме Лианозова, где позже разместится МХТ. Театр «сбесившегося богача» публика приняла не сразу. Бывало, что на спектакли не продавалось ни единого билета и спектакли игрались в пустом зале: Савва приказал не сдаваться ни при каких обстоятельствах. А потом он уломал начинающего композитора Римского-Корсакова поставить в Частной опере «Снегурочку», и дело пошло! Партию Леля пела Любатович. В газетах спектакль хвалили, а певицу ругали, но Савва упрямо отдавал Татьяне все партии, какие она только желала. В партнеры ей Мамонтов приглашал лучших певцов. И когда публика кричала «бис!» Шаляпину, в компании с ним на поклон неизменно выходила Любатович.
Шаляпин был гордостью Саввы, его открытием, купеческим «фартом». До Частной оперы Федор Иванович пел в Мариинском, но лишь одну партию, и особенного успеха не имел. Мамонтов же нанял певцу-самоучке концертмейстера, сам заставлял делать вокальные упражнения, разбирал с ним партии, безжалостно критиковал, если видел, что Шаляпин выглядит на сцене карикатурно. Он же был посаженым отцом на свадьбе Федора с Иолой Торнаги. Свадьбу играли в усадьбе Любатович, вино текло рекой. Ночью неистовый Мамонтов разбудил молодоженов криком: «Какого черта дрыхнете?» — и скомандовал гостям начинать концерт: на печных вьюшках, заслонках, ведрах. Дирижировал Сергей Рахманинов.
А через полгода Мамонтов пережил страшный удар: Большой театр предложил Шаляпину на две тысячи в год больше, чем в Частной опере, и тот ушел. Савва воспринял это как предательство, как смертельное оскорбление! Впрочем, это было только первое звено в цепи несчастий, которые вскоре обрушились на буйную голову Мамонтова…
Защита Плевако
Но вернёмся к началу рассказа — к судебной драме. С 23 по 31 июня 1900 года в Московском окружном суде (а точнее в уголовной палате) присяжные рассматривали дело Мамонтова. Также на скамье подсудимых были его брат, два сына и два руководителя железной дороги.
Защита была представлена ведущими адвокатами того времени. Савву Мамонтова защищал Фёдор Плевако, его сыновей — Михаил Багриновский, брата Николая — Василий Маклаков, Арцыбушева — Николай Карабчевский (фактически второй по значимости адвокат России после Плевако) и Кривошеина — Николай Шубинский. Председательствовал в процессе глава Московского окружного суда Николай Давыдов. А вот обвинение представлял Павел Курлов, товарищ прокурора Московского окружного суда. Сам прокурор Алексей Лопухин отказался обвинять Мамонтова. Он отмечал, что злоупотребления его были очевидны, но сделаны они были в результате ошибок в предпринимательской деятельности — Мамонтовы не положили эти деньги себе в карман. «Защищать нравственность их поступков, конечно, было невозможно, но и выбор министерством финансов именно их в качестве дани правосудию казался непонятным», — писал впоследствии Лопухин. Как сказал на процессе Гарин-Михайловский: «Какую угодно перспективу Мамонтова рисовали себе все знавшие его, только не эту. Этого Савва Иванович не заслужил».
Плевако понимал, что при любом исходе процесса Мамонтов лишится состояния. Задачей защиты было освободить его от уголовных обвинений. Стратегия строилась на том, чтобы убедить присяжных: предприниматель допустил злоупотребления, но никакой личной выгоды при этом не получил. Савва Иванович не смог поднять Невский завод и нанёс ущерб железной дороге, и это были стратегические ошибки, а не желание обогатиться.
Фёдор Плевако. (Wikimedia Commons)
Плевако, без преувеличений, был выдающимся адвокатом своего времени, а его речи стали образцом судебной риторики. При этом он умел обратиться к присяжным так, чтобы его слова произвели наибольшее впечатление: он стремился восстановить справедливость, а не упирался только в букву закона. О Мамонтове он говорил так: «Ущербы его ошибок — не плоды преступления. Он погиб от нетерпения тех, кто быстро пожинали плоды его удач, но были слабопамятны, когда пошатнулся подсудимый». Примерно в этом же ключе выдерживал свою защиту и Карабчевский, говоря об Арцыбушеве: «Имущество у него отнято, он нищий. Жизнь его преждевременно разбита, он — старик. Нищий старик с целою семьёй за плечами. Если у вас поднимется рука, подпишите ему обвинительный приговор».
В итоге Савва Иванович Мамонтов и все другие подсудимые по этому делу были оправданы в уголовном суде, но гражданские иски на сумму более 9 млн рублей были удовлетворены. Мамонтову пришлось продать большую часть своего имущества и коллекцию, у него осталось только одна небольшая керамическая фабрика.
Судебный процесс
В то время, когда дорога в Савелово и вокзал уже активно строились, предприниматель стал фигурантом крупного судебного процесса, связанного с Архангельской железной дорогой, который привёл к его краху. К концу 1890-х меценат осознал необходимость в модернизации своих предприятий. В частности, речь идёт о Невском механическом заводе, доведённом прежними хозяевами до плачевного состояния.
Мамонтов хотел создать огромный синдикат, связанный с железнодорожным строительством. Согласно обвинению, под будущие заказы Мамонтов переложил деньги из кассы общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги в кассу предприятия. Но при этом не согласовал свои действия с акционерами. Параллельно Мамонтов продал Петербургскому международному банку часть акций общества и взял ссуду под залог векселей и акций, оформленных на людей из его окружения. Позднее выяснилось, что меценат не в состоянии рассчитаться с кредиторами. А следствие выявило не только превышение сметы при строительстве дороги в Архангельск, но и то, что за счёт железнодорожного общества предприниматель реконструировал свои заводы, — это было запрещено законом.
Мамонтов был вынужден покинуть правление, а в сентябре 1899 года он был арестован. Обвинения предъявили его брату Нико лаю, сыновьям Сергею и Всеволоду, одному из директоров правления Константину Арцыбушеву и коммерческому директору дороги Михаилу Кривошеину. Более полугода Мамонтов провёл в тюрьме. На защиту мецената встали многочисленные деятели искусства — художники, которые собирались в его кружке в имении Абрамцево: Репин, Серов, Врубель, Поленов…
Перед судом мецената выпустили под домашний арест: процесс над ним широко освещался в прессе. Защищать Мамонтова согласился адвокат Фёдор Плевако — его старый знакомый по учёбе на юридическом факультете Московского университета. Он доказал, что предприниматель руководствовался не корыстными целями, а желанием принести пользу обществу. Это, в частности, подтверждали многочисленные свидетели, которые говорили, что акционеры никак не возражали против действий Мамонтова, которые сначала приводили лишь к процветанию общества.
Предпринимательская деятельность
В те годы Иван Фёдорович вместе с председателем правления одного из крупнейших банков России — Купеческого банка, Фёдором Васильевичем Чижовым, занимался строительством железных дорог. На их счёту уже были Ярославская железная дорога (280 км), Вологодская железная дорога (200 км) и несколько небольших узкоколейных железных дорог. Все они оставались частными и принадлежали Обществу Северо-восточной железной дороги.
Вместе с отцом в железнодорожное строительство втягивался и Савва Иванович. В 1870 году, после смерти отца, по рекомендации Ф.В.Чижова Савва занял пост директора Общества Северо-восточной железной дороги. В том же году он принимает участие в работе Московско-курского железнодорожного товарищества.
Мамонтову всё ещё была тяжела предпринимательская деятельность, однако после избрания директором железной дороги бросить дело он уже не мог — увлёкся. В 1871 году участвует в строительстве Путиловской каменноугольной железной дороги.
Савва Мамонтов. Фотография 80-х годов.
В 1877 году министерства путей сообщения назначило конкурс на проведение железной дороги до города Архангельск (около 750 км). Соискатели обязаны были предоставить проект и смету. Савва Мамонтов выиграл торги. В 1882 году строительство железной дороги полностью завершилось, после чего она была выкуплена государством.
В 1880-х годах Савва решает создать объединение промышленных и транспортных предприятий. Были куплены и арендованы несколько заводов, однако они нуждались в модернизации и требовали огромных капиталовложений. В те годы он создаёт Мытищенский вагоностроительный завод, и начинает вкладываться в добычу железной руды и выплавку чугуна. Также он приступил к реконструкции выкупленного судостроительного и механического завода в Петербурге, приобрел Металлургический завод в Иркутской губернии. Эти предприятия должны были обеспечить транспортными средствами Московско‑Ярославско‑Архангельскую железную дорогу, директором правления которой он был, что позволило бы энергичнее осваивать Север.
В 1886 году оформляется Товарищества Невского механического завода и общества Восточно‑Сибирских чугуноплавильных заводов.
Последние надежды
Мамонтов искал спасения у Витте. На суде, о котором мы уже упомянули в начале, Николай Гарин-Михайловский, известный писатель и инженер, рассказал, что по просьбе предпринимателя обращался к министру финансов за поддержкой Невского завода — госкредитом под залог паёв предприятия. Но Витте тоже отказал, крайне пренебрежительно высказавшись о перспективах получить в залог бумаги завода. Есть разные версии, почему же Витте не помог Мамонтову: по одной из них, о небезупречности железнодорожного бизнеса знал министр юстиции Николай Муравьёв и хотел этим воспользоваться в борьбе против Витте. Министр финансов, не видя других возможностей обезопасить себя, пожертвовал Мамонтовым.
Савва Иванович решил продавать собственность, но было уже поздно. В сентябре 1899 года его арестовали, обвинив в незаконных сделках и злоупотреблениях. Следующие полгода он провёл в тюрьме: за его освобождение был назначен залог в 5 млн рублей, и внести его в сложившейся финансовой ситуации семья не смогла.
Мамонтов искал спасения у Витте
Впрочем, и меньшую сумму родственники вряд ли смогли бы собрать. Как пишут в «Судебной драме», во время ареста Мамонтов, выслушав требование немедленно вернуть 700 тыс. рублей, предъявил всю имевшуюся у него наличность — 53 рубля с копейками и 100 немецких марок. Никаких больше денег во время обыска в доме найдено не было. А у Мамонтова в кармане обнаружили заряженный револьвер и записку о намерении покончить с собой.
По-человечески Мамонтову сочувствовали многие. В воспоминаниях художника Константина Коровина читаем: «Я приехал в Петербург и увидел Сергея Юльевича Витте, который был министром. Сергей Юльевич, к моему удивлению, сказал мне, что он тоже не знает акта обвинения Мамонтова. — Я знаю, что Мамонтов честный человек, и в этом совершенно уверен».
Валентин Серов писал в то время портрет Николая II. Однажды он обратился к царю:
— Вот Мамонтов арестован, и мы, его друзья, не знаем за что.
— Мне говорят все, что он виноват, — сказал государь. — Но жаль старика и мне. И я сейчас же дам приказ, чтоб он был переведён под домашний арест.
Железнодорожные проекты
В 28 лет предприниматель Савва Мамонтов стал членом правления общества Московско-Ярославской железной дороги, а в 31 был избран его директором. В 1870 году движение по железнодорожным путям было открыто: сначала из Москвы до Ростова, а затем — до Ярославля
Но планы Мамонтова простирались дальше: в 1893 году он пишет записку министру финансов Сергею Юльевичу Витте о важности освоения Русского Севера, а значит, и важности строительства там железных дорог. Идея предпринимателя состояла в продлении уже существовавшего пути Москва — Ярославль до Архангельска (кстати, в 1870-х уже была открыта узкоколейная дорога в Вологду)
Витте, покровительствовавший развитию железнодорожного дела, планы Мамонтова одобрил.
Строительство Вологодско-Архангельской железной дороги
Строительство проходило тяжело: суровые условия тундры, болотистая местность, в которую засасывало технику и полотно, нехватка рабочей силы. К 1898 году движение по узкоколейной Вологодско-Архангельской линии открылось. Её стоимость превысила 23 млн рублей. Просвещёнными кругами дорога воспринималась как утопия. Как, кстати, и другой крупный проект Мамонтова — Донецкая каменноугольная дорога, которая была затеяна в 1875 году и сдана в эксплуатацию в 1878-м.
Кроме того, Мамонтов планировал создание железнодорожной линии в село Савёлово, расположенное в 130 км от Москвы. Перспективу предприниматель видел в том, чтобы пути вышли к берегам Волги. А впоследствии дорогу планировалось продлить к Калязину, Угличу и Рыбинску.
Место для вокзала определили близ деревни Бескудниково. Туда же проложили соединительную ветку — с сортировочных путей станции Лосиноостровская, которая уже была построена в рамках Ярославской дороги. Однако затем было выбрано другое место — у Бутырской заставы.
Поначалу Бескудниковская ветка работала как часть Савёловского направления, которое изначально было ответвлением от Ярославского. К 1902 году, когда строительные работы завершились и открылся Бутырский вокзал (Савёловским он станет в 1912 году), линия стала вспомогательной. А когда были сооружены пути Московской окружной железной дороги, ветка от Лосиноостровской до Бескудникова, казалось, потеряла своё значение.
Но свою вторую жизнь линия обрела в 1930-х годах. Рядом с конечной станцией Бескудниково появился одноимённый рабочий посёлок. На границе города Бабушкина и села Свиблово были сооружены два института: Научно-исследовательский институт транспортного строительства (ЦНИИС) и Всероссийский научно-исследовательский институт железнодорожного транспорта (ВНИИЖТ). От Бескудниковской ветки была сооружена развилка, получившая название «Институт пути» — так же была названа и станция, от которой в 1940-х годах было возобновлено пассажирское движение в сторону Лосиноостровской и Бескудникова. Участки были электрифицированы, а рядом с институтами возник жилой городок.
В 1960-х гг. районы, где находилась ветка, вошли в состав Москвы. Север нужно было соединять с центром: сначала туда был проведён трамвай, затем — линия метро. Окончательно Бескудниковская линия была закрыта в мае 1987 года со строительством северного радиуса Серпуховско-Тимирязевской линии. Пути были разобраны, на их месте были построены многоэтажные дома. В 2005 году сохранившаяся опора подвески контактной сети на улице Декабристов стала частью памятника Бескудниковской ветки, который представляет собой фонарь на опоре, колёсную пару, рельсы и детский паровозик. Он, к слову, направлен верно.
Спасительная любовь
Плитка, которой отделан камин в особняке Носова (куда «Совсем Другой Город» водит свою самую популярную экскурсию) — изделие фабрики Мамонтова, по эскизу Врубеля
Но и это был еще не конец несчастьям. Один за другим стали умирать все, кто был Савве дорог: любимая дочь Вера, сын Сергей — надежда отца, умница, талант. Он простудился, расписывая с Васнецовым Владимирский собор в Киеве… В считаные годы не стало Антокольского, Серова, Врубеля. Савва становился все более и более одинок. И все же судьба сжалилась над ним, одарив последним подарком. В 1907 году его навестила младшая сестра Любатович Анюта и привезла с собой подругу — юную учительницу из Торжка Женечку Решетилову. Савва выглядел картинно — седой, значительный, в артистической бархатной куртке и малиновом берете. Анюта заметила, что он похож на Леонардо, и спросила Женю, смогла ли бы та влюбиться в такого старого человека. Женя вспыхнула и промолчала.
Долгих восемь лет она наезжала к Савве Ивановичу, а из Торжка писала чудесные письма. Наконец, после смерти Елизаветы Григорьевны, Мамонтов с согласия детей позвал Женю к себе. И не пожалел: несмотря на 38-летнюю разницу в возрасте, она преданно любила его и ни на что не претендовала. Женя стала его сиделкой, экономкой, секретарем: печатала ему на машинке, вела документацию и помогала справляться со старостью…
Под конец жизни Мамонтова одолел жесточайший склероз — он не узнавал никого, кроме Евгении Николаевны, — ни дочь Александру, ни Татьяну Любатович, запоздало приехавшую извиняться. О революциях, последовавших одна за другой, Савве Ивановичу не сказали. Так же как и о том, что пришлось продать гончарный завод. А чтобы как-то жить, Женя поступила работать машинисткой в контору.
Мамонтов умер 7 апреля 1918 года. Похоронили его наспех — в те тревожные дни всем было не до того… Говорят, какой-то старик-рабочий стоял над могилой и причитал: «Эх вы, буржуазия! Такого человека как следует проводить не сумели!»
Абрамцево, так же как и семью Саввы Ивановича, спасла все та же Женя Решетилова. Ей хватило настойчивости выбить в отделе изобразительных искусств Наркомпроса охранную грамоту на дом, которому отныне предстояло стать музеем. Хранительницей ценностей была назначена Александра Саввишна. Удостоверения сотрудников получили все желающие родственники Мамонтова. После, дождавшись возможности, многие уехали за границу.